Современные книги о детстве

                                            Абгарян Наринэ.  Манюня. Роман в  3 - х книгах. Кн. 1- М.:Астрель, 2014

"Манюня" - светлый, пропитанный солнцем и запахами южного базара и потрясающе смешной рассказ о детстве, о двух девочках-подружках Наре и Манюне, о грозной и доброй Ба - бабушке Манюни, и о куче их родственников, постоянно попадающих в казусные ситуации. Это то самое теплое, озорное и полное веселых приключений детство, которое делает человека счастливым на всю жизнь.

      Димке Дарья.  Зимняя и летняя форма надежды. Рассказы.-М .: Бертельсманн, 2014

Зайончковский Олег.  Петрович.- М.: ОГИ, 2005

Главный герой нового романа Олега Зайончковского - ребенок. Взрослые называют его Петровичем снисходительно, мальчик же воспринимает свое прозвище всерьез. И прав, скорее, Петрович: проблемы у него совсем не детские.

                                Краева И. Баба Яга пишет. - Санкт – Петербург: Лимбус Пресс,  2014

У Ирины Краевой - тонкое, мудрое, ранимое детство, сотканное из звуков, ощущений, запахов, первых пониманий и откровений постижения жизни. Здесь на тебя смотрят лопухи, метет чернильной бородой Буря, мамин халат пахнет вишневым вареньем без косточек, а большая семья собирается за духмяным добрым пирогом, но никуда не деться от одиночества и покинутости ("Баба Яга пишет"). Здесь капроновый бант для красоты коллективного детсадовского фото прикрепляют к голове осторожным прикосновением и рыком "Замри!" и можно прутом барабанить по карнизу вредных соседей, здесь возвращаются стрекозами лягушата и навсегда уходят друзья,так и не узнав, что они - друзья, здесь можно зависнуть от нужных слов нежным облачком вверх ногами и можно содрогнуться оттого, что всё померкло и отползло друг от друга, здесь можно почувствовать, как трогается душа в неспешное движение капель, птиц, веток, обсыпанной хвои ("И попрыгать на воле"). Здесь в переплетении веток густеют нежные птичьи жизни и из садового шланга брызгает высокая радуга, здесь можно найти такую любовь - чтобы до неба, до смерти и после нее, и здесь можно расслышать, о чем шуршат бабочки, такие щекотные и такие запоздалые ("Соловьиный сад"). В эту книгу входишь, как в память детства, и уходить не хочется, не получается. Так и ступаешь по лабиринтам воспоминаний, впечатлений, знаков и звуков. И вспоминаешь самое главное - впервые прорвавшееся в детство острое ощущение конечности бытия, когда вдруг становится так пронзительно ясно, что этот мир должен быть утерян. Да мы и теряем его, взрослея... 

                                       Павлов Олег.  В безбожных переулках. - М.: Время, 2007

            Жизнь - это то, что ты помнишь и то, как об этом рассказываешь. В своей книге Олег Павлов показывает детство как неизбежность, как первую рану, нанесённую мирозданием, от которой человек обречён излечиваться всю жизнь. Но мироздание и благосклонно. Преимущество детского взгляда на мир в том, что ребёнок, не имея возможности соединить в голове логические цепочки смыслов, способен образно обживаться в навязанной ему жизни, обустраивать в ней своё маленькое "хозяйство", быть поневоле художником и... сочинителем.

                                Санаев П. Похороните меня за плинтусом. - М.: АСТ, 2005

Павел Санаев (1969 г. р.) написал в 26 лет повесть о детстве, которой гарантировано место в истории русской литературы. Хотя бы потому, что это гипербола и экстракт состояний, знакомых почти всем, и в особенности советским детям, но никогда еще не представленных в таком концентрированном виде. 

От других сочинений на ту же тему, опубликованных в 90-е гг. (А.Сергеева, Д.Галковского), эту повесть решительно отличает лирический характер, в чем, собственно, и состоят загадка и секрет ее обаяния. Это гомерически смешная книга о жутких превращениях и приключениях любви (которая и есть "все, в чем мы нуждаемся", как пели "Биттлз"). Поэтому она адресована самому широкому кругу читателей, независимо от возраста, пола и мировоззрения. 

                                   Кононов Н.  Похороны кузнечика.- М.: Инапресс, 2000

       «Похороны кузнечика», безусловно, можно назвать психологическим романом конца века. Его построение и сюжетообразование связаны не столько с прозой, сколько с поэзией – основным видом деятельности автора. Психология, самоанализ и самопознание, увиденные сквозь призму поэзии, позволяют показать героя в пограничных и роковых ситуациях. Чем отличается живое, родное, трепещущее от неживого и чуждого? Что достоверно в нашей памяти, связующей нас, нынешних, с нашим баснословным прошлым? Как человек осуществляетсвой выбор? Во что он верит? Эти проблемы решает автор, рассказывая трепетную притчу, прибегая к разным языковым слоям – от интимной лирики до отчужденного трактата. Острое, напряженное письмо погружает читателя в некий мир, где мы все когда-то бывали. И автор повествует о том, что все знают, но не говорят... 

                                        Фурман Александр.  Книга Фурмана. ч.1 Страна несходства. - М.: ИД КомпасГид, 2011

Мир детей и мир взрослых параллельны друг другу. Даже внутрисемьи, рядом с близкими, ребенок часто испытывает одиночество. Ему не с кем разделить самые сложные, пугающие, непонятные переживания. Но именно эти переживания становятся для него формирующими: милый малыш превращается в монстрообразного подростка. 

Однако эта монстрообразность - часто свидетельство напряженной внутренней жизни. Подросток много хочет - от себя и от окружающих. Он делает крупные ставки: либо мир соглашается измениться по составленному им плану, либо - зачем ему жить? Подросток то слишком силен, то ничтожен и слаб. Им движет энергия заблуждений. 

Четыре части романа Александра Фурмана, на первый взгляд, созданы в традициях русской психологической литературы XIX века, когда возникли "эпопеи становления человека" ("Детство. Отрочество. Юность"). 

Но "Книга Фурмана" - не просто "роман воспитания". Это роман-свидетельство, роман о присутствии человека "здесь и теперь", внутри своего времени. Читатель обнаружит в книге множество узнаваемых реалий советской жизни времен "застоя". В ней нет ни одного придуманного персонажа, ни одного сочиненного эпизода.